- Агния Александровна, опять Стремоухов дерзит. Подействуйте хоть вы на него, бога ради. Сил никаких нет.
Агния Александровна встала, закуталась крепче в потертый платок, вышла наружу. Утро еще не веяло весной, грозилось морозом, метелью. Прошла в дворницкую, там у стола сидел Стремоухов и писал. Смутился, написанное спрятал. Спросила грустно:
- Опять у вас, Иван Петрович, нервы шалят?
В ответ - грубо:
- А какого чччорта он лается?
- Это Леонид Матвеич-то лается! Стыдно вам так говорить.
- Конечно, лается. Будто я у него антенну сломал. Стану я антенны ломать, как же. И без того - делов, делов... не оберешься.
- Вы ему должны простить; ведь, издерганный, нервный человек, всем известно.
- А я не издерганный? А я - не нервный? И потом... да ну его к чччортовой матери!
- Если будете ругаться, я уйду.
- Не буду я ругаться.
- Вы - словно ребенок; с вами и нужно поступать, как с ребенком.
Подошла, погладила по голове.
- Ну, Иван Петрович, ну, Ванюша: извинитесь вы перед ним: ну, что вам стоит?
- Ладно, извинюсь. А жить не буду.
- Куда же... в деревню?
- Хоть в деревню.
- Деревня вам ничего не дает, сами говорили. И потом... С кем вы в деревне в шахматы будете играть; Леонид Матвеич в деревню ходить не будет.
- И леший с ними, с шахматами. Все равно: сказал уйду - и уйду.
В минуте напряженного молчания заколебалась-заискрилась-замучительствовала странная линия; казалось, перешагнешь ее - и нет возврата, все пойдет по-новому, да так, как не шло никогда в мире: широко - вольно - просторно, легко задышит грудь... Но
- Что ж? Вольному воля, Иван Петрович.
- Вольному воля, Агния Алексанна.
Вышла, постояла на крылечке дворницкой, вдохнула крепкий, с морозом, ветер, пошла в дом. Чаепитие кончалось:
- Ты приготовил по математике?
- А я историю не сделала.
- Передай кружку.
- Дежурный, чаю.
- Я думаю, все-таки, что царь Борис играл личность в истории...
- Личность в истории... Роль, роль личности в истории... Дурак!
- Сам тетеря.
- Ба-атюшки! А у меня реферат не кончен. Ну вот, пол-странички не дописала... И совсем забыла.
- Деж-журный, чаааю!
Подошла, нагнулась к лохматой голове:
- Он извинится, только больше служить не будет, уйдет.
Шкраб вскочил:
- А это еще хуже, - кем его заменить? Лучше пусть не извиняется...
Сорвался с места, хотел бежать в дворницкую, да окликнули с дальнего стола:
- Леонид Матвеич, пробуйте радио.
Не понял:
- Какой там радио, когда антенна...
- Антенну водрузили, все в порядке.
- А... в изоляция?
- Изоляция цела.
Подошел поближе, не шутят ли; нет, спина у Коли Черного такая надежная, крепкая; пятнадцать лет парню, а хоть сейчас в солдаты: просмоленая, морская кость, от погибшего на фронте отца-матроса в наследство досталась. Набил полные щеки хлеба, жует-торопится: боится, до звонка не поспеет.
- Почему же... так быстро?
- А разве долго нужно? Позвал Сережку, набили поперечину на запасной шест, я слазил, да и прикрепил. А проволока цела.
А Сережка - напротив, тоже жует словно на перегонки:
- Фик ли копаться... ням-ням-ням... На урок опоздаешь.
Агния Александровна сзади:
- Сережа, сколько раз говорено, чтобы не произносить слова "фик".
- Я и не произношу... ньгам-ньгам-ньгам... я только так сказал...
Но уже с чердака, из слухового окошка, выглянул Шкраб: верно, антенна высилась на ближайшей сосне, гвоздила хмурое, смутное небо, чуть заметно покачиваясь от ветра. Бросился в телефонную; как всегда наедине, любовно погладил самодельный распределитель, надел на ухо подвязанную на веревке телефонную трубку с ненужной разговорной чашкой и тотчас же в трубке запищало, затэнькало, запело:
- Тэээээээ-тэ-тэ-тэ... Пиии-пи-пи... Пи-пи...
Сошел в столовую, там ватажно, с грохотом вставали из-за стола, крикнул в гам:
- Дежурные, к радио! Кто дежурный?
- Коля Черный и Мара.
- Коля Черный и Мара, к аппарату.
- Действует, Леонид Матвеич?
- Работает... Молодцы, ребята.
Первый разговор в телефонной.
Комариным писком:
Вагоны-вагоны... погрузили-погрузили... в Петроград... доставлены в Москву...
Низко, часто, ясно, без хрипа:
Стокгольм-Стокгольм... следите радио... лед начинается у Гохланда... задание не может быть выполнено... комра-комра-комра...
- Коля, что это за слово: комра?
- Не знаю, Марочка.
- Я не Марочка, а Мара. Сколько раз говорила.
- Мара. Успеваешь записывать?
- Кое-что пропускаю.
...ледоколы могут встретить вас не раньше марта тчк... советую в лед не входить, а ждать на якоре в безопасном месте прихода ледоколов... советую слушать - отвечать на вызовы.
- Это пароходы предупреждают.
- А кто предупреждает?
- Не знаю... Должно быть, главнокомандующий. Мара, ты обдумала, что я тогда говорил?
- Ннну... обдумала.
- И что?
- Так себе, ничего.
- Должна сказать.
- Вот. Помнишь... приставал ко мне с дружбой...
- Ну, помню. Дальше.
- А я еще ответила, что дружба обязательно перейдет в более сильное чувство, потому что... между мальчиком и девочкой.
- Ну?
- Ну, и рано. Надо школу кончить. Записывай, пропускаешь.
- Вовсе не рано. Очень ты уж... умная.
- А чего ж глупой-то быть? Я, ведь не маленькая.
Неясно, полухрипло:
Рай-рай-рай-рай...
- Мара, ктой-то рай вызывает, боженьку тревожит. Вот ад, так, небось, никто...
- Не смеши, мешаешь.
Рай-рай... Старайтесь соблюдать осторожность... осторожность... осторожность...
Пролетал над добруджинским пиком циклон - старый седой и лохматый, где-то в южных снегах проводивший каникулы, Вила Злочеста - рупором руки и крикнула что-то циклону. Тот ее подхватил и помчал.