Это Вила Злочеста его обманула; только - вот удивительно: эти странные знаки в воде не тонули и в огне не горели; из воды; из огня
- выпрыгнув, дальше неслись и около Вилы Злочесты кружились, словно над ней насмехаясь и над ее колдовством. Надо бы, надо бы - ей перехватывать знаки, враждебные ей, непонятные:
Вила Злочеста держала кордон
- да они не давались, стремглав облетая весь мир, - и, залетев на секунду с милым приветом к Маркони, на океан, - уносились все дальше и дальше - в звезды, в небо, в те провалы, о которых подумать, представить себе - и то холодеешь от ужаса, сердце дрожит, замирает: а что, если прыгнуть туда?
Средне, музыкально:
гээээ-тэ-тэт-э-тэ-тэ-тэээээ словно скрипку хороший скрипач пробует перед концертом:
пароходам-пароходам-пароходам за пароходами - оставленный в канале буду поочередно буксировать - и до конца канала тчк внуро Святогора на створе Кронштадтского рейда.
Хрипло-низко-слабо-часто - заговорщически:
рап-рап-рап - папа - умер - поздравляю с новорожденным папа - папа папа следи радио - остерегайся карманников - папа-папа-папа
(Это шифр в Константинополь)
Тэээээ-тэ-тэ-тэ. Тэ-тэ-тэ-тэээээ. Пииии-пи-пи-пи.
Вила Злочеста знала звуки ветра, бури, затишья, знала тихий разговор волн у подножия пика, а этих звуков понять не могла. Ну, как же держать пограничный кордон? И зеленые волосы, длинные солоноватые космы с утеса спустив, - думала, думала, - думала Вила Злочеста, закрыв бледное, длинное, ненаше лицо всеми семью пальцами правой руки. - -
Пиии-пи-пи-пи - Тэээ-тэ-тэ-тэ-тэ.
По по-ста-новле-нию Треть-его кон-гресса Треть-его Интер-нацио-нала -
Шлет при-вет ра-бо-чим все-го ми-ра - -
Высоко. Чисто. Ясно. Резко.
Как высочайшая - стальным сопрано - нота рахманиновского романса -
В этих звуках, несмотря на их ясность и чистоту, было тревожное. Вила Злочеста встала (привидение на пике, - говорили в туманные утра моряки) - и рупором длинные пальцы - все четырнадцать пальцев
- О-гэй!
Синебородый Рауль на вершинах французских Вогезов; и великан двухголовый в туманных равнинах туманного острова; и королева снегов в скандинавских фиордах (на зимней яхте из синего льда);
и Рюбецаль, весь избитый маркграфом лотарингским, считающий жалкие репы свои;
и легендарный рыбак Урашима (он вечно из моря удит луну - иногда удается);
все, все, кто держал кордон, - услышали это "Огэй" и в тревоге к ветру приникли:
- Нет, ничего. Ничего? - Ничего.
Только чистые - резкие - ясные звуки:
Тээээ-тэ-тэ-тэээ, тэ-тэээ
тэ-тэээ, тэ-тэ-тээ-тэ, тэ-тэээ-тэ
перелетали кордон и неслись к встречным антеннам, рассыпались о проволоку, входили в нее, и - в уши приемщикам:
Привет. Привет. Привет.
Рабочим. Рабочим. Рабочим.
Всего. Всего. Всего.
Мира. Мира. Мира.
Всем - всем - всем.
А утром:
из слухового окна на крыше криком - фейерверком - рыданием на весь двор:
- Кто сломал антенну? Кто смел сломать антенну?! Будь проклят тот, кто сломал антенну!! Стремоухов, Иван Петров, чорт!! Кто сломал антенну? Ты сломал антенну?!!
Понурые дворовые постройки почесали в затылках, сдвинув пушистые, нежные кроличьи шапки на слепые брови окон; утро подумало, помолчало, вгляделось в грязный дворовый снег, в конский неубранный навоз, в глухой, неуклюжий поворот лесной дороги, и вдруг - рывком, отдаваясь в низеньких стенах домиков - прыгая по крышам и разбегаясь куда-то в грустную ткань нагих деревьев - закувыркались слова:
- Да провались вы вместе с вашей антенной, на кой она мне прах, сторожить я ее вам нанялся, едреныть, что ли?! Па-ду-маешь! И-и вылупили в небо кукиш с маслом, и-и думают нивесть что! Ан-тенна! Теле-граф! Штаны бы себе раньше починили, едреныть!
Тогда из слухового окна выдвинулась всклокоченная рафаэлистая голова и визгом надрывным заколотила о пушистые, покорные крыши:
- Да ка-ак ты смеешь по-матерному ругаться, а? Ты знаешь, что за это - расчет, а? Ты пойми, - ведь, здесь - дети! Дети! Дети!
Человек в грязной серой шинели выскочил в ответ из конюшни, поднял голову вверх:
- Вот дак дети! Вот дак дети! Кажного женить пора. Детский до-ом! У Виктора усы в поларшина, девок на кажном шагу прихватывает! Детский до-ом! Ка-лония! Тьфу! - и, вглядевшись в свой плевок, спокойно: - А расчет без месткома не имеете крепостного права. Прошли эти времена.
Слуховое окно с шумом захлопнулось, потом опять открылось, и - зловеще:
- Я созову школьный совет, Стремоухов. Ты так и знай. Управа найдется. По-матерному ругаться нельзя.
- Созывай.
Человек в слуховом окне оглядел окрестности, пробормотал: - "все ж таки, кто сломал антенну", - и, толкаясь головой о балки чердака, полез вниз, в дом. А там уже
в клубах холодного пара громыхала в столовой очередь - за хлебом стучали кружки, надувался пыхтеньем громадный самовар и за обычным:
- С добр-утром!
- Не толкайся.
- Отстань.
- Не пищи.
- А ты не лезь.
- Холодно-то как.
- Добр-утро.
чей-то визгливый голосок в хвосте очереди пропел:
- А Шкраб опя-ать френч разорвал!
Но Шкраб торжественно и не обращая внимания:
- Дети! Кто сломал антенну?!! Кто смел сломать антенну?!!
не получив ответа:
- Антенна сломана и лежит на земле. Стеклянная изоляция, конечно, лопнула. На кой шут учить тогда азбуку Морзе, не понимаю. - Кто ломает антенны? Какая нечистая сила ломает антенны? Это уж вторая сломанная антенна.
Грузно сел за деревянный пропаренный стол, уткнул бородку в руку, услыхал приказ: "локти снять со стола", сдернул локти и ощутил перед собой большую обычную кружку с горячим чаем; большим куском хлеба тюкнули об стол. Тогда, словно вспомнив что-то, поднялся, подошел к другому столу: