Крушение антенны - Страница 9

вылезла, встала, распластала руки, пошла. Губу ведет по земи, другую - крышей расставила

вот завыли сверху и снизу!!! вот завертелись саваны, саваны, саваны!!! и, скорей, туда, где гвоздилось чужое, странное, вражье.

Третья антенна давно уж качалась, скрипя, от буйных вихорных налетов, но из-за тысячи верст долетели космы циклоньих бород и грив, а за ними, за ними, за ними - -

Третий разговор в телефонной.

- Леонид Матвеич, а какая цель в жизни?

- Цель жизни, деточка, это - вопрос сложный. На этом вопросе себе многие головы сломали.

- У нас вот с Колей постоянный спор: он говорит, что цель жизни жить; а я думаю по-другому, только об'яснить не могу.

- Почему ж ты думаешь по-другому?

- Да как же? Если цель - жить, то ведь, в конце - смерть. Значит, цель - смерть?

- Конечно, чепуха. По-моему, человечество стремится к тому, чтобы преодолеть мировое движение, ну, перегнать его, что ли. Заметь, Мара, что все человеческие усилия направлены к движению: сейчас век машины, а машина и есть душа человеческого движения, в противовес мировому. Поняла?

- Ну, пожалуй, поняла.

- Погоди, две тысячи двести работает. Записывай.

Высоко, хрипло, с перебоями:

рах-рах-рах... третий конгресс... Третьего Интернационала... капиталистические державы всего мира... что изнеможденный... в цепях рабства... пролетариат...

рах-рах-рах...

- Почему такие перебои?

- На дворе метель, Леонид Матвеич. Может, поэтому.

...Пролетарии... пролетарии - пролетарии... всех стран - всех стран всех стран... соединяйтесь - соединяй...

- Кажется, перервалось, Леонид Матвеич.

- Да, почему-то кончилось. Так вот, человечество идет к тому, чтобы покорить все силы природы, а главное, преодолеть мировое движение. Ты заметь, Мара, что все, что ни создается, направлено к достижению наибольшей скорости в движении при наименьшей затрате сил. И вот, настанет время, может, через несколько тысяч лет, станет погасать солнце, а земля - ты представь себе, какая роскошь, - управляемая мощнейшим мотором в своем центре, - двинется в путь по своей орбите, а не по предписанной солнцем. Вот где величайшая цель человечества...

- Ну, хорошо. Это человечество. А я?

- Что ты?

- Ведь, я до этого умру?

- Ну, что ж, что умрешь, зато своими усилиями поможешь человечеству, свой камешек положишь в общее здание.

- Нет, мне не это нужно... Мне нужно... практическое.

- Ну, уж не знаю, что тебе практическое. Иди-ка спать, давно звонок был.

- У-у, метель-то как завывает... Так и грохочет по крыше...

Распахнул дверку и откачнулся; отвык: в голову шибануло; потом - ничего, обрадовались, тем более, все уже пьяные, и не знал, сколько времени прошло - сидел за столом, тыкал вилкой в лохмотья говядины, заправлял разваленный студень в рот руками, как все, как дикарь: все же - свое, родное, старое. Когда-то проклинал, уничтожал, кипел, рипался. А теперь - вроде как все равно; надоело попусту тратить заряды. Когда шел - одного боялся: как бы с женой не встретиться. А теперь - увидел ее - и ничего. Врешь, книзу не потянешь, нет. - Сидит, опустив глаза; набелилась, нарумянилась. Чорт с тобой. Была паскуда - и осталась паскудой. - Гам не мешал мыслям.

- Вас-силь Семенов, в память...

- Аль ощо по стакану?

- На-асть! На-асть! Помяни покойника.

- Грикуха, а Грикух! Расскажь про мерина-та...

- А бог - есть.

Взглянул - дьякон, Сергей Афанасьич; спорил с ним раньше о боге, теперь - надоело: бессмысленно: тратишь слова, а толку нет ни на грош.

- Ну, и что?

- Н...ничего. Й-есть бог и ба-ба-ба-бажественное йесть.

Глаза злые, пьяные. По кожаной куртчонке сразу и не поймешь: дьякон или не дьякон.

- Ну, и ступай к ляду.

- Н...нет, т-ты за это ответишь... за свои с-слова.

- За какие слова?

- А... что б-бога нет.

- Не лезь, дьякон, в рыло хрокну.

- Бро-осьте, ребята... гражданин Стремоухов... Ванькь, Иван Пятров! Это бородастый, соловый Малина Иваныч. - Ва-анькь, а Ванькь, ты докажи, как в колоние... ребят голодом морите...

- И верно: чай, голодают, болезные?

- Хлеба-то, грит, по осьмушке в день?

- Водой больше поят.

- К-каниной.

- Па-шел Ленин с каниной, давай Миколку со свининой.

- Хррры...

Озлился, стукнул кулаком, задребезжали стаканы, вилки, тарелки.

- С ветру, сукины дети, с ветру, с ветру, с ветру!!! Натрепала баба подолом, а они - и-и уши развесили.

- А што, - скажешь, - убойное лопают?

- Б-бог йййесть.

- Ни черта не убойное, а... дают им жрать, вполне.

- Эт-то, гражданин Стремоухов, ты врррешь.

- Я - вру?

- Ты врррешь.

Захотелось развернуться и стукнуть... разик, да сдавил себя: не все ли равно: пил мало, не действовало; не до драки.

- Ну, и ступай к ляду.

- Ннннет... ты докажи... свои сла...сла...слава.

- А-аставь ты яво, Малин Иваныч, лучше ощо по стакану.

- Ощо-ощо. А он... должон доказать.

- Йййесть бог... и вся святая его.

- Эт-то верно, дьякан... Выпьем.

И не успели выпить, как затюкало, забоцало, забрякало в сенцах, распахнулась дверь, и в горницу полезло соломенное чучело с красным языком, белый лист с черными буквами колебался на чучельном животе:

- Попу в падарок на паминки.

Малина Иваныч вскочил:

- Безззотцовщина, сукины дети!!!

В ответ - гармошка, песня:

Святый божа, святый крепкай,

Поп в чужих карманах цепкай,

Тыгаль-тыгаль-тыгаля.

Да тыгаля-растыгаля.

Бабы визгнули разом, Настя, дрожащими руками за лампу - не опрокинули б - и во время - дьякон лез драться - задел скатерть - на пол полетели тарелки, студень, бутылки - -

Стремоухов продрался к выходу, кто-то орал: - лошадь-та, лошадь-та не угнали б, - выскочил в мороз, в колючие взвизги метели; схватили за шинель, за грудки: